Первый контактер

ДМИТРИЙ  ЕВСТАФЬЕВ

В «коалиции желающих, но не могущих» (а это Франция, Германия, Великобритания, Польша) вряд ли нашёлся бы сегодня лучший контактёр с Москвой и лично с президентом России Путиным, чем Макрон.

В остальных странах у руля либо совсем уже пещерные русофобы, либо политики, примерившие на себя амплуа «злых людей Европы».

В статье разбираю основные темы переговоров лидеров РФ и Франции. Так что же заставило Макрона снять трубку и позвонить в «страшную Москву»? 

Телефонные переговоры В.В. Путина и Э. Макрона 1 июля 2025 года, в ходе которых затрагивался широкий круг проблем, признанные обеими сторонами содержательными, стали одновременно и вполне ожидаемыми, и неожиданными.

Ожидаемыми потому, что уже как минимум с поздней весны 2025 года, когда стало понятно, что «план Трампа» по Украине не работает, в кругах европейских политиков постоянно говорили о необходимости восстановить хоть какие-то контакты с Москвой, почти полностью прерванные европейцами (в отличие от американцев) с началом СВО в надежде на крах не только российской экономики, но и политической системы.

С момента, когда Израиль начал войну  против Ирана, подобные разговоры из формата политико-экспертных «пробросов» перешли на политический уровень. Вспомним нашумевшее интервью президента Словакии Петера Пеллегрини, прямо заявившего о необходимости всё же разговаривать с Москвой. Он даже высказал предположение, кто мог бы от лица ЕС начать говорить с Кремлём.

Неожиданность — то, что первым контактёром от Европы оказался Э. Макрон, ранее много сделавший для нагнетания антироссийской истерии.

Конечно, президент России неоднократно подчёркивал, что готов вести диалог с любыми представителями Запада с учётом заявленных целей СВО и принятия ими базовых позиций Москвы. Но для Э. Макрона начать диалог с российским президентом, безусловно, является весьма значимым вызовом. Почему же Э. Макрон решился нарушить «заговор изоляции», установленный европейскими странами и евробюрократией, которая явно не в восторге от произошедшего? Телефонный разговор лидеров РФ и Франции нельзя не приветствовать. Но нужно понимать, какие причины толкнули Э. Макрона на подобный шаг.

На макроуровне стремление европейцев восстановить контакты с Москвой проистекает из двух аспектов: с одной стороны, из понимания, что в отношении России не сработали не только «план А» (быстрый обвал российской экономики), но и «план Б» (постепенное удушение России через нагнетание внутренних социально-экономических противоречий). Это не значит, что европейцы смирились с реальностью, в которой Россия — крупнейший геополитический игрок. Но они совершенно очевидно — за исключением наиболее оголтелых вроде Ф. Мерца, У. фон дер Ляйен и элит прибалтийских лимитрофов — ищут варианты не мирного сосуществования с Россией, но «примораживания конфронтации». Во всяком случае, до того момента, когда Европа сможет на новом уровне военно-экономического потенциала выйти на очередную волну конфронтации с Москвой. Сроки уже обозначены: 2028—2030 годы.

С другой стороны, наиболее цинично-здравомыслящим представителям европейского политикума становится понятно, что оставаться один на один с Дональдом Трампом означает заведомо лишаться возможности влиять на какие-либо процессы, в которых американский президент объявляет себя главным. И это не только процесс мирного урегулирования, но и ситуация на Ближнем Востоке, где европейцы, за исключением, естественно, Лондона, выступившего поджигателем войны, оказались за бортом переговорного процесса. Это и широкий спектр ситуаций, где затрагиваются важнейшие геоэкономические интересы Европы: от присутствия на рынках Средиземноморья до отношений с Китаем. Вполне разумным вариантом становится включить Москву в некое геополитическое уравнение или уравнения, дающие возможность усилить позиции в переговорных процессах и с США, и с Китаем, и по Ближнему Востоку, и по Украине, и даже по Балканам. Не открыв дверь для контактов с Москвой на высшем, а не на техническом уровне, это просто невозможно.

Рискнём предположить, что центральными вопросами телефонного разговора были всё же проблематика ближневосточного урегулирования и контроля над ядерной программой Ирана, а также предотвращение возобновления конфликта в регионе.

Франция, традиционно политически и экономически присутствовавшая в Восточном Средиземноморье (и даже, по различным экспертным оценкам, помогавшая Израилю создавать якобы не существующее у него ядерное оружие), может потерять остатки влияния.

Особенно если дестабилизация пойдёт по сценарию, естественным элементом которого будет развал Ирана по национально-религиозному признаку. Что также не устраивает ни Францию, ни Европу в целом, длительное время пытавшихся выстраивать партнёрские экономические отношения с Ираном.

Хотя в реальности наиболее горящий вопрос для ЕС — тема Украины. Для Макрона, что бы он ни говорил публично, не является секретом военная ситуация и политическое состояние киевского режима. Европа в целом и Франция в частности сделали стратегическую ставку на сохранение Украины как инструмента против России. Но конкретно сейчас выживание этого геополитического актива становится всё более проблематичным. И для европейцев в условиях, когда Дональд Трамп открыто демонстрирует своё желание превратить ситуацию в чисто европейскую войну, крайне важна некая «мирная передышка» на данном направлении. Так что во многом разговор российского президента с Макроном является побочным результатом недавнего саммита НАТО в Гааге. Проблема в том, что вряд ли французский лидер сейчас может что-то предложить Москве именно по Украине, кроме политических деклараций.

Для Макрона существует, конечно, и личностный момент. В упомянутом выше интервью Пеллегрини в качестве одного из потенциальных контактёров с Москвой была названа премьер-министр Италии Дж. Мелони, а её главным конкурентным преимуществом — хорошие отношения с Трампом. Оставляя в стороне вопрос, насколько Мелони в принципе подходит на роль контактёра, заметим: подобная фраза для европейских «грандов» была унизительна и вполне могла сыграть роль катализатора политического решения о возобновлении контактов. И здесь Макрон как первый контактёр с Москвой выглядит вполне уместно: в конечном счёте из всех руководителей «коалиции желающих, но не могущих» — Франции, Германии, Великобритании и Польши — он объективно меньше всех зашёл за грань политической русофобии. К тому же отличался политическим фрондёрством в отношении Трампа.

Фридрих Мерц, в отличие от Макрона, выбрал амплуа «злого человека Европы», причём только усугубляет эту ситуацию. Кир Стармер возглавляет наиболее агрессивно настроенную в отношении России страну, фактически контролирующую режим Зеленского. Анджей Дуда — уходящая политическая натура, причём как в формальном (он вскоре покидает пост президента Польши), так и в содержательном смысле: настолько патологическая политическая русофобия, как у Дуды, вышла из моды. Макрон на этом фоне вполне подходит, чтобы сыграть в доброго полицейского.

Остаётся два вопроса, которые нельзя не задать. Во-первых, Макрон вышел на контакт с Москвой только по собственной инициативе или за ним стоит кто-то из серьёзных европейских игроков? А во-вторых, способен ли Макрон в силу многих личных качеств предложить нечто содержательное, не скатившись в самопиар и самолюбование? Или всё ограничится только «открытием двери» для контактов?